Алхимия и философский камень

АЛХИМИЯ И ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ

Статья 1839 года из популярного литературного журнала "Отечественные записки"

В истории философии нет, может быть, главы любопытнее той, в которой говорят о начале и успехах алхимии; нет отрасли земных знаний, которая наиболее показывала бы силу и в то же время слабость человеческого разума; нет труда, который осуществлял бы так верно басню о горе, рождающей мышь.

Стремление к бесконечному, врожденное человеку и служащее лучшим доказательством его способности совершенствоваться, это стремление, возбуждающее в нем страсть к чудному и увлекающему его к сверхъестественному, сделало его в веках непросвещенных алхимиком и астрологом; но между тем время и образованность произвели из астрологи астрономию, а из алхимии химию, и наука заступила место магов и колдунов. Этот переход наук сверхъестественных к наукам положительным, идеализма к реализму, совершился, по крайней мере, отчасти, в конце XVI столетия, и алхимия должна была, наконец, умереть или, лучше сказать, преобразоваться... И действительно, к чему было искать философского камня после открытия Перу?..

Довольно любопытно будет собрать некоторые сведения, разбросанные в древних и новых книгах об этой науке, которая, не нашедши того, чего искала, нашла однако же то, чего не думала найти. Большая часть этих сочинений неизвестна даже и в ученом мире; что же касается до посвящений в таинства алхимии, то о них не упоминают ни Варбюртон, ни Морис, ни Тейлор, ни Оливье, ни другие писатели, рассуждавшие об этом предмете.

Главной нашей целью будет здесь разбор учения кабалистов, которым традиционная философия в особенности обязана тем, что введена в школы, где производились посвящения в тайны алхимии и астрологии (инициаторские). Имя кабалиста, принадлежавшее сначала еврейским ученым, проповедовавших о важности преданий, было впоследствии приписано всем азиатским и европейским теософам, которые в различные эпохи защищали то же самое учение и продолжали заниматься изучением тайных наук; а под именем тайных наук должно понимать мистические системы, известные под названием то мифологии, то астрологии, то магии, то геомантии, – словом, все странные теории, которым Корнелий Агриппа и его последователи старались придать такую силу.

Во всяком случае, мы ограничимся здесь исследованием только великой отрасли кабалистической науки, известной исключительно под именем алхимии, то есть «науки, рассуждающей о тайных законах химии, об элементах материальной природы, о составлении и разложении физических веществ».

Вот обширное и громкое определение, которое европейские кабалисты придают своей любимой науке; сообразно ли это определение с логикой или нет, во всяком случае, мы имеем полное право думать, что этот род алхимии или трансцендентальной химии был предметом изучения у евреев во времена самой отдаленной древности.

Хотя знаменитый Кювье объявил, что, по его мнению, герметическая философия получила свое начало не прежде средних веков, однако же, не подвержено сомнению, что алхимия была известна гораздо ранее, и что ею занимались в эпохи несравненно отдаленнейшие. Лучшим доказательством того, что она была в славе с незапамятных времен между еврейскими кабалистами служат не собственные их слова, ни их алхимические толкования, ни даже имя Chim, означавшее древнюю страну Египта, по свидетельству древнейших и классических писателей Востока, которые, говоря именно об алхимии, утверждают, что она получила свое начало у евреев, или сириян и от них уже распространилась между всеми древними народами.

Веря или не веря алхимии, принимая или отвергая, что основанием ее было начало чисто философическое, мы не можем не согласиться, что кабалисты говорили правду, утверждая, будто колыбелью этой науки была Сирия и Халдея, и что она в самой глубокой древности имела уже значительное развитие.

«Итак, – говорит дон Пернети, – мы должны предполагать, что алхимия имела один общий центр и что из этого центра, подобно бесчисленным радиусам, распространилась она в отдаленнейшие страны. Правдоподобно ли, чтоб народы, столь различные по своим религиозным понятиям и языку, могли с таким единодушием верить алхимии, если б вера эта не была результатом всеобщего убеждения. Как! Неужели египтяне, арабы, китайцы, греки, евреи, итальянцы, немцы, американцы, французы, англичане могли согласиться, таким образом, в своих мнениях только случайно, не сообщая друг другу своих идей, и стараться общими силами доказать пустую мечту, ничтожный призрак воображения. Не вдаваясь в догадки, до какого числа могли возрасти мистические сочинения, которые, по уверению истории, были сожжены повелением Диоклетиана для того, чтоб лишить египтян средств делать золото, – их остается еще много на всех языках для оправдания нашего мнения».

Следовательно, все доказывает, что алхимия была всегда почитаема за науку, принадлежащую к области посвящений (инициаций) кабалистов, теософов или древних фран-масонов. Подобно мифологии, теургии, магии и астрологии, она составляла важную отрасль высших и таинственных наук и с незапамятных времен занимала высокое место на лествице тайных знаний. Однако же, не смотря на это, только в шестом веке христианской эры, теософы, размножившиеся с того времени по всей Европе под разными наименованиями, начали распространять герметическое или алхимическое посвящение, названное так для отличия от теософического посвящения вообще. Тогда только теософы, известные под именем кабалистов, свободных каменщиков (franc-macons), астрологов, колдунов и египтян, наделив Европу средних веков лучшими системами философии, науки и архитектуры, каких она никогда еще не имела, придумали образовать особенный класс посвящения для исключительного занятия алхимией.

Это великое восстановление алхимии, как науки специальной и независимой, было следствием, по крайней мере, во многих отношениях, сочинений еврейских кабалистов и Гебера, арабского философа, жившего в седьмом веке и названного отцом новейшей алхимии. Арабские ученые придали большую известность творению, приписываемому Гермесу-Трисмегисту, творению, которое, по мнению Кювье, было писано византийскими греками. Скоро Скот, Эриген, Алкуин, Рабан-Мавр увлеклись энтузиазмом к алхимии и, по свидетельству Алберта Великого и Рожера Бэкона, вслед за этим начались многочисленные посвящения.
«В числе древних алхимиков, – говорит один из новейших писателей, – находим имя Христиана Розенкрейца, который родился в 1578 году и которому розенкрейцеры (или кавалеры Розы-Креста, – Les Rose-Croix) обязаны, по их собственному отзыву, началом своей секты. Кажется, Розенкрейц, подобно Аноллонию, был космополитом и объехал весь известный в то время свет. Он познакомился с известнейшими философами и рассуждал с ними о всех возможных предметах. В особенности жил он долго в Аравии, в городе, который ученики его называют Дамеаром (Damear) – имя неизвестное ни древним, ни новым географам. Наконец, посетив мудрецов или кабалистов Феца, возвратился он в Германию, умер там и, сто двадцать лет спустя, ученики его нашли сокровищницу всех тайных и трансцендентных наук. Такова баснословная повесть, выдуманная розенкрейцерами об их основателе, повесть, придуманная весьма хитро, для обмана доверчивых людей и для внушения им какого-то смешного ужаса» [2].

К сему-то обществу розенкрейцеров принадлежали, по собственному признанию, все алхимики, теософы и кабалисты того времени. Не смотря на это, существует еще некоторое сомнение насчет настоящей истории этой знаменитой секты: есть люди, полагающие, что она обязана своим началом известному писателю, хотевшему мистифировать своих суеверных современников. Другие говорят, что она была основана теологом, Иоанном Валентином Андре, уроженцем вертембержским, который вздумал обнародовать эту басню, принятую невежественными и доверчивыми людьми за истину. Два сочинения, Toma Fraternitatis и Conffessio Fratrum Rosae Crucis, утвердили известность розенкрейцеров [3]. С того времени всеобщее внимание обратилось на эту таинственную секту, которой правила и положения были попеременно преследуемы и защищаемы спорщиками того времени.

Но каково бы ни было настоящее начало общества розенкрейцеров: обязано ли оно своим названием Розенкрейцу, или красному кресту Тамплиеров, или даже словам ros coctus (вареная роса) физиков [4] существование этого общества не подвержено никакому сомнению. Существование его доказывается уже тем, что наибольшая часть замечательных людей в Европе придавала себе титло розенкрейцеров и писала поде этим именем многие книги. Если это не подтверждает существования общества, то мы не знаем, какому еще свидетельству можно верить. Итак, мы не можем ни в каком случае пристать к мнению тех, которые полагают, что секта розенкрейцеров пустая выдумка. Она оставила нам о своем действительном существовании такие же доказательства, как и все другие религиозные, философические и политические секты. Впрочем, мы не отвергаем, что множество ложных понятий было распространяемо насчет ее правил и действий.

Розенкрейцеры в весьма непродолжительное время приобрели необыкновенную власть и влияние, ибо они привлекли к себе почти всех ученейших физиков и врачей своей эпохи. В числе их были: Корнелий Агриппа, Рейхлин, Парацельс, Флюдд, Гельмонт, Ди, Дрекселиус, Луллий, Раплей, Ашмол, Бёмен, Пуарель, Кампанелла, Дигби, Воган и множество алхимиков-практиков. После этого неудивительно, что сие общество, в продолжение многих лет, властвовало над умами и приобретало себе приверженцев во всех классах публики.

Мифология, алхимия и посвящения в секту розенкрейцеров были весьма забавно описаны одним французским аббатом, Монфокон-де-Вильяром, в его знаменитой книге Le Comte de Gabalis. Это сочинение, появившееся в 1670 году, навлекло на автора громы церковных проклятий. Оно обнаруживало правила и учение знаменитого общества: в нем сказано, что розенкрейцеры предполагали материальный мир, населенный существами метафизическими и психологическими, и что каждая стихия наполнена гениями-покровителями: огонь саламандрами, вода ундинами, а земля гномами; нескромный аббат объявлял также публике, что розенкрейцеры воображали, будто каждая отдельная часть материи была оживлена особенным духом, и полагали необходимым входить в близкое сношение с этим духом, чтоб иметь возможность понимать свойства тела, в котором он обитает.

В преувеличивании спиритуализма розенкрейцеры не уступали древним теософам, и вообще всем инициатам. Сам Манес был бы в восхищении, если б услышал их возгласы против всякого реализма. Зато и прекрасный поле был раздражен против них до чрезвычайности; мы готовы даже приписать падение розенкрейцеров беспрестанным и постоянным проискам женщин. Эти невинные искатели золота забыли посоветоваться с выгодами другой половины человеческого рода, которую Эразм, Постель и Корнелий Агриппа объявили непобедимою.

Се того времени розенкрейцеры и алхимики существуют без сомнения до сих пор, но слава их миновалась, и они делают весьма мало шума в свете. Адепты их сохранили, однако же, до сих пор удивительную гордость и высокомерие: они смотрят на других людей се величайшим презрением. Недавно встретили мы одного алхимиста такого разряда, почтенного джентльмена, почитавшего себя представителем чистейшей породы розенкрейцеров и самым лучшим сокращением всего искусства Гермеса. Он серьезно почитал себя между своими современниками за существо чрезвычайное и видел в новейших химиках только полуученых, которые никогда не проникали в таинства природы, и безбожников, преданных нечистотам материализма.

Иудейские и сирийские теософы, у которых находим первые следы алхимии и первые мистические инициации, подобные тем, какие употреблялись Эссенианами, были все философы огня, как их называли по справедливости. Они почитали огонь первой и высочайшей физической эмблемой божества, первым и величайшим движением всеобщей жизни, первой и величайшей стихией природы, – одним словом, они признавали его душою мира и, по примеру восточных сект и народов, а именно: Сабеян, Персов, Индийцев, Арабов и Финикиян чтили его и поклонялись ему как божеству. Следы этого священного поклонения находим мы во всей мифологии и поэзии Азиатцев и Европейцев.

Итак, в очерке истории алхимии необходимо исследовать свойства этого герметического и философского огня, который все алхимики называют дивным производителем всех необыкновенных видоизменений мира физического, огня, которого добывание так трудно и который почитался единственным средством для превращения металлов в золото.

Еврейские кабалисты говорят, что огонь, о котором они писали, огонь герметический или философский, и который, по их мнению, оживляет все тела физические, есть совершенно-невидимая и всеобщая эссенция, видимая только во втором периоде своего развития – свете, в ощутительная только в третьем – теплоте. Этот огонь, сущий и всегда скрытый, был род протея, или первоначальной причины, которую отыскивали все древние теософы и никто из них не мог найти. По их мнению, огонь этот не должно смешивать со светом или пламенем, которые суть только следствие или видимое развитие огня. Он, по словам их, есть начало или производитель того обыкновенного огня, которого действия делаются нам доступны посредством чувств, а не самый этот видимый огонь, ибо сей последний есть только наружное проявление внутреннего и таинственного начала.

Итак, если бы можно было осмелиться на какое-нибудь заключение о философском огне древних кабалистов-алхимиков, мы сказали бы, что огонь этот был ни более, ни менее как электричество. Мы думаем даже, что огонь этот назывался электричеством в знаменитейших инициаторских школах, за несколько веков до христианской эры. Такое мнение покажется, конечно, парадоксом для тех, кто назначает эпохою открытая электричества новейшее время, и потому спешим привести здесь факты, на которых основываем свое мнение, что электричество было известно древним столько же, сколько и нам, и что оно-то и есть тот герметический огонь, посредством коего алхимики пытались с незапамятных времен произвести жизненный эликсир, философский камень и превращение металлов в золото.

Если нам удастся доказать это, то мы будем по крайней мере иметь право сказать, что у алхимии было рациональное основание, что алхимики в трудах своих руководствовались началом, действительно производящим множество физических превращений, и таким образом должны будем смотреть на алхимиков с большим уважением, нежели то, какое им обыкновенно оказывают. Нам будет тогда позволено поставить их по справедливости во главу науки и приписать им первенство в великих изысканиях таинств природы, изысканиях, которыми герметические философы опередили, может быть, великие открытия времен новейших и приблизились к любопытным опытам, которые еще недавно покрыли такою славою Кросса, Фокса и Фарадея, знаменитых английских химиков и физиков.

Приведем, во-первых, некоторые места из Дютана и других авторов, разбиравших этот вопрос.

Древние, – говорит Дютан, – придавали Белу, Озирису и другим великим божествам огня и света эпитеты, подтверждающее наше мнение: они называли солнце электором, то есть всемогущим началом, оживляющим все тела; они боготворили Юпитера под именем Элиция, то есть (по понятиям этих народов) начала электрического или первой причины, которая притягивает (elicit) и оживляет все предметы в природе. Юпитер-Элиций, говорит Варрон, называется таким образом потому, что он втягивает и привлекает (ab eliciendo sive extrahendo); в этом-то смысл 0видий сказал:

Eliciunt coelo te, Jupiter, unde minores
Nunc quoque te celebrant Eiiciumque vocant.

Эмпедокл, кажется, обозначил, то же самое всеобщее начало электричества под именем essentia ignis или стихии огня, и это определение довольно верно. «Сей огонь, – говорит он, – разделяется на четыре стихии, соединенные между собою таинственною гармониею и разделенные неодолимою причиною делимости. Все их части или взаимно друг друга притягивают или взаимно друг друга отталкивают; таким образом ничто не гибнет; напротив, все существующее в природе находится в беспрестанном движении».

Сему-то началу электричества древние приписывали гром и молнию. Нума Помпилий, который был посвящен в науку Пифагорейцев, и в то же время был хорошим натуралистом и физиком, знал способ привлекать гром гораздо прежде Франклинова бумажного змея (cerf volant). Он искусно воспользовался своими знаниями и легко управлял грубым народом, применяя познание сил природы к системе религиозных обрядов, что заставило думать, будто бы он находился в сношениях с богами. Плиний рассказывает, что, посредством некоторых жертв и обрядов, царь этот мог вызывать гром и притягивать его к земле; он прибавляет, что, как говорит достоверное предание, подобный же опыте был сделан в Этрурии у Вольсков. Он ссылается па Луция Пизопа, писателя, пользовавшегося доверенностию, который говорит, что Тулл Гостилий, ошибившись в этом таинственном опыте, был сам поражен громом. Тит Ливий рассказывает подробно об этом замечательном случае. Вот, что говорит он:

«Царь Тулл, нашедши в комментариях Нумы указание на некоторые торжественные и чрезвычайно таинственные жертвоприношения, которые законодатель посвящал Юпитеру Элицию, удалился в скрытое место для приведения в исполнение этого священного опыта; но, не соблюдши в точности всех предписанных обрядов, с самого начала опыта или в продолжение оного был вместе со всем своим домом сожжен молнией» [5].

Платон придает той же электрической силе имя и качества электрума или амбры. Чтоб объяснить качество притягательности этой силы, он говорит, что «из электрума или амбры выходит род тонкой материи или духа (πνευμα), посредством которого он притягивает к себе другие тела». Плутарх приписывает той же причине действие гиюса или ныне так называемого электрического угря.

Электричеству же приписывали древние свойства магнита, точно так же, как называли амбру электрумом, потому что это вещество оживлено дыханием Электора или солнца. Оттого-то называли они также магнит lapis Heraclius (камене гераклийский), полагая, что он наделен силою Геркулеса, которого имя также применялось к солнцу и к солнечным деятелям. «Магнит или геркулесовский камень, – говорит Плутарх, – притягивает тела подобно амбре». Он объясняет это действие «стремлением атомов» и употребляете в этом случае почти одинаковые выражения с Декартом.

Да позволено нам будет при этом случае привести любопытное место из морисовых Antiquites indiennes (Индийские Древности).

«Индийский Геркулес или Бел, – говорит он, – этот полубог-царь столь предприимчивый, истинный прототип того Геркулеса, который был боготворим в Тире и который почитался покровителем торговли и мореплавания; он также тип Геркулеса, которого чтили в Египте как победителя Бузириса и коего двенадцать подвигов суть символ изменений солнца чрез все двенадцать знаков зодиака; наконец, он тот же самый полубог, коего история, столь богатая чрезвычайными событиями, была, после многих столетий, принята греками. Одно из самых любопытных и замечательных событий в жизни этого языческого героя есть, конечно, морское путешествие, совершенное им в золотой чаше, которую подарил ему Аполлон или солнце, когда он отправился в Испанию, чтоб поставите на берегах ее столбы, носящие его имя. По случаю этого события, Макробий делает следующее замечание: «Я думаю, что Геркулес переехал море не в чаше, а на корабле, который назывался чашею» [6]. Вспомним, однако же, что некоторые ученые мифологи полагают, будто бы эта таинственная чаша была не что иное, как компас, посредством которого, а не на котором Геркулес переехал Средиземное море. Феакияне, по свидетельству Гомера, славившиеся как искусные мореплаватели, весьма вероятно имели положительные сведения о магните, ибо корабли их представлены в «Одиссее» плавающими без кормчих, по океану, как будто оживлял их какой-нибудь дух, ведший их к месту их назначения. Какой бы вес ни придавали этому мнению, но, если принять во внимание сообщение, какое некогда имели между собою народы, разделенные друг от друга огромными расстояниями, тогда как звезды, принадлежавшие собственно их полушарию, не могли служить им путеводителями в далеких путешествиях, то будет очевидно, что открытие компаса принадлежит эпохе гораздо отдаленнейшей, чем 1260 год христианского летоисчисления.

Это понятие о электрическом действии магнита приписывается почти всем народам древности такими учеными, как Кирхер, Гейде, Гервард, Фан-Дел, сэр Уильям Джонс и другими уважаемыми писателями, упоминаемыми Дюганом и Морисом, и это мнение вообще принято всеми учеными.

Доказав, что собственно так называемый электрический огонь был известен древним теософам в его главнейших проявлениях, нам остается доказать, что огонь этот во все времена был герметическим или философским огнем алхимиков, могущественнейшим деятелем во всех их таинственных опытах, и что по сей-то причине они тщательно скрывали его, посвящая в его тайны только своих адептов. Это мнение есть также мнение дона Пернети, высокого жреца тайн алхимических.

«Наш философский огонь, – говорит он, – есть лабиринт, в извилинах которого могут запутаться самые опытные люди, потому что он невидим и сокрыт. Огонь солнца не можете быте этим таинственным огнем; он прерывист и неровен; он не можете изливать всегда теплоту, равную как относительно продолжительности, так и относительно силы. Жар его не в состоянии проникнуть в глубину гор, ни оживить внутренний холоде утесов и мрамора, приемлющих минеральные пары, из коих образуются золото и серебро.

Обыкновенный огонь наших очагов препятствует смешиванию веществ, могущих быть смешанными, он уничтожает или испаряет тонкие связи составных частиц, он действительно тиран.

Огонь центральный и самородный в веществе имеет свойство смешивать вещества и давать им новые формы, но этот, столе прославляемый огонь не может быте огнем обыкновенным, который производит разложение металлических семен, ибо то, что в самом себе заключает силу разрушения, не может в то же время иметь силу восстановления или иметь ее только случайно».

Артефий писал весьма много о философском огне, Понтан сделался его адептом и распространителем его учения. Вот, что говорит он об этом важном предмете: «Наш огонь есть огонь минеральный и беспрерывный; он не испаряется, если не бывает доводим до чрезвычайности; он имеет свойство серы, и не происходит от материи; он разрушает, разлагает, замораживает и пережигает все тела. Потребно много искусства, чтоб отыскать и приготовить его; он не стоит ничего или почти ничего. Кроме того, он влажен, окружен парами, проницателен, тонок, нежен, эфирен, он разлагает и превращает, не воспламеняет и не уничтожает, все окружает, все и содержит; наконец, он один в своем роде. Он есть также источник жизненной воды, в которую царь и царица природы погружаются беспрестанно. Этот влажный огонь необходим во всех алхимических производствах в начале, средине и конце, ибо вся наша наука заключается в сем огне. Огонь этот в одно и то же время и естественный, и сверхъестественный, и противоестественный, огоне вместе и теплый, и сухой, и влажный, и холодный, который не жжет, не разрушает».

Спрашивается, что обозначают эти странные выражения древних о философском огне, если не электричество? Только к этой силе могут быте применены все эти определения. И для чего отказываться нам принять эту истину, когда множество доказательств ручается в существовании и действительности электричества, принимаемого за тайное и невидимое свойство природы? И эти доказательства длятся уже с эпохи времен древних и со средних веков, когда Абен-Эзра, Скот, Эриген, Алкунн, Рабан-Мавр, Алберт Великий и Роджер Бэкон писали о герметической науке. Электричество получается так легко и так быстро, что мы могли бы сказать даже a priori: оно всегда было главным деятелем в алхимии точно так же, как теперь оно главный деятель в химии. В прочем, ни один из известных ученых не приписывал открытия электричества новейшим физикам, столь хорошо определившим таинственные законы его действий.

Определив свойство философского огня, рассмотрим теперь, какие были другие составные элементы эликсира долгой жизни и философского камня. Элементы эти суть: селитротвор, сера и ртуть, три самые универсальные, самые деятельные агента, открытые в мире физическом и входящие в состав многих тел. Посмотрим на свойства этих элементов, столь восхваляемых алхимиками, которые почитали их главнейшим основанием своей науки.

Известно, что селитротвор есть один из составных элементов наибольшей части естественных тел. Соединенный со щелочами, он производит натр (natrum) древних и селитру новейших. Все ученые единогласно приписывают этому химическому агенту свойства универсального разлагателя.

Химики получают из этой соли крепкую и царскую водку (азотную и селитрохлороводную кислоту), два главнейшие деятеля, употребляемые в металлургии; но здесь не место исчислять их свойства.

Второй главный элемент алхимии – сера, тело простое и универсальное, о котором беспрестанно упоминается в священных и классических преданиях. Сера производит странное влияние на селитру, крепкую и царскую водку; она способствует их действию на меркурий, производя металлические амальгамы.

Третий элемент – меркурий, который алхимики принимают за начало или основание всех металлов.

Итак, эликсир долгой жизни и философский камень были ни что иное, как совокупление этих трех элементов, в жидком состоянии – для эликсира, в твердом или в порошке – для философского камня.

Эликсир или эссенция долгой жизни была признаваема равно драгоценною и в медицине, и в металлургии. Физики-алхимики знали очень хорошо терапевтическою силу селитры, серы и меркурия, которые входят в состав алхимической пилюли Плюммара и во многие новейшие лекарства.

Этот эликсир, эта капля жизни, этот дивный хранитель и восстановитель молодости и красоты, превосходящий своим достоинством даже жилеадский бальзам (beaume de Gilead) доктора Саломона и неподражаемое макассарское масло Роуланда [7], становился еще действительнее от примешивания к нему некоторой части разжиженного золота. Эликсир этот, составленный из селитряного элемента царской водки и подкрепленный серою и меркурием, был в некоторых случаях, способен растворить золото, особенно когда электричество, философский огонь, или даже простой, обыкновенный огонь был подкладываем под реторту.

Эликсир сей, содержащий в себе раствор золота, сделался знаменитым aurum potabile (питейным золотом), тем нектаром и амброзиею, которую так прославили поэты древности. После всего этого объясняется как нельзя лучше изречение: auri sacra fames; ибо пока люди верили, что золото могло не только наполнить их сундуки, но еще дать человеку вечную юность, что, подобно пище духов, оно могло заставить их жить жизнью обитателей неба; пока они были убеждены, что золото может доставлять им всегда здоровье, силу и красоту, до тех пор они естественно должны были чествовать его восторженным поклонением. Нет сомнения, что этот эликсир, это питейное золото было сильным, живительным лекарством; нет сомнения, что столь сильные медицинские снадобья, будучи смешаны в известных пропорциях, могли некоторым образом поддерживать или даже обнять человеческий организм. Право, нам самим приходило иногда на мысль попросить Фарадея приготовить нам прием этого эликсира, избрав для сего опыта минуту соединения Меркурия с Венерою. Нам бы очень хотелось помолодеть посредством этого таинственного питья, как Лев Годвина и Мельмонт Матурина, не продавая, однако же, души своей дьяволу.

Те же самые вещества, которые, быв соединены известным образом, составляли жизненный эликсир, будучи приготовлены и смешаны иначе, производили философский камень или в виде порошка, или в виде плотного тела. Селитра, сера и меркурий смешивались в различных пропорциях, сообразно свойствам того металла, который надо было претворить. Здесь электричество или огонь философский становился необходимым, и потому-то огонь сей сделался предметом постоянных исследований алхимиков. Истинные адепты, кажется, находили его довольно легко; но посвященные в низшие степени, могли только изредка получать этот удивительный огонь. Они были принуждены довольствоваться обыкновенным огнем, который, хотя и полезен для плавки металлов, но не может ни разлагать, ни смешивать их. От того-то приписывались философскому огню несметные ошибки, произведенные толпою алхимиков.

Что же касается до адептов, то они шли другою дорогой: кажется, они подвергали таинственный сосуд, – реторту или куб, назовите его как угодно, – беспрерывным токам электрического огня. Когда металлы начинали расплавляться, они бросали в сосуд кусок философского камня, содержавший в себе то количество селитры, серы и меркурия, какое нужно было для производства желаемого превращения. Следовательно, за исключением великого агента – электричества, употребленного как средство для плавки металлов, они действовали совершенно так же, как наши новейшие металлурги.

Итак, философский камень был состав, содержавший в себе количество селитры, серы и меркурия, необходимое для совершенного превращения данных металлов, превращения, производившегося действием электричества в то время, когда металлы начинали расплавляться. Неизвестность, в коей долго находились насчет этих операций, объясняет грубые обвинения и нелепые замечания, которые позволяли себе многие писатели в отношении к алхимикам, не имея понятия даже о самых малейших их тайнах.

Мы были обязаны изложить здесь все элементы этой алхимической металлургии, которая в продолжение многих веков была предметом величайших умственных усилий физиков, желавших сделать понятным описания философского камня, оставленные нам учеными. Мы не можем не привести здесь отрывка из сочинения об этом предмете одного из них.

«Философский камень, великая цель алхимии, есть особенный препарат из химических деятелей, который, будучи однажды найден, может превращать всю меркуриальную часть данного металла в золото несравненно более чистое, нежели то, которое находится в рудниках. Это делается посредством небольшого количества золота, бросаемого в расплавленные металлы, тогда как та часть этих металлов, которая не есть меркурий, немедленно сожигается и уничтожается. Сей камень так же тяжел, как золото; он хрупок, как стекло, цвет его темно-красный; плавится на огне, как воск. Вот, что алхимики обещали найти; но они уверили также, что составят точно такой же камень и для серебра, и камень этот должен был иметь свойство превращать в серебро лучшего качества все металлы, за исключением самого серебра и золота. Кроме того, обещали они, говорит Боэргаав, усовершенствовать философский камень до такой степени, что он, будучи брошен в небольшое количество расплавленного золота, превратит все его количество в философский камень. Наконец, они утверждали, что придадут ему такую силу и свойство, что он, будучи смешан с чистою ртутью, превратит сию последнюю также в философский камень.

«Вся тайна заключается в том, – говорят алхимики, – чтоб совершить, посредством науки, то, что природа совершает в продолжение нескольких лет и даже нескольких веков. По догмату пантеистов, все заключается во всем. В свинце есть ртуть и золото: следовательно, если б удалось найти тело, которое могло бы привести в движение все части свинца таким образом, чтоб уничтожилось все то, что не есть меркурий, сберегая серу для того, чтоб сгустить меркурий, то нельзя ли предполагать, что оставшаяся жидкость превратится в золото?» – Таково основание мнения, полагающего вероятным открытие философского камня, сего камня, принимаемого алхимиками за эссенцию, сосредоточенную и постоянную, которая, будучи расплавлена с каким-нибудь металлом, соединяется непосредственно магнетическою силою с меркуриальною частию металла, улетучивает и изгоняет из него все, что есть в нем нечистого, и оставляет только одно чистое золото.

«Алхимики употребляли два другие средства для составления золота [8]. Первое есть отделение металлов (separation); ибо они говорят, что все металлы содержат в себе некоторое количество золота: только в наибольшей части их количество это так мало, что оно не покрыло бы издержек, которые можно было бы употребить для получения его. Второе средство есть облагораживание металла (maturation): алхимики, принимая меркурий за основание и начало всех металлов, утверждают, что если очистить и разжидить его е большим трудом и после многих опытов, то он неминуемо должен превратиться в золото».

Основной вопрос в алхимии остается до сих пор тот же самый, как и прежде. Имеют ли металлы общее основание, однородное металлическое начало, которое дает им имя и свойство того, что мы понимаем под словом металл? Могут ли они, находясь в расплавленном состоянии, с придачею к ним некоторого количества селитры, серы и меркурия, быть преобразовываемы посредством электрического действия, то есть могут ли они произвести философский камень?

Эта великая задача алхимии не подвинулась до сих пор ни на шаг вперед; новейшие химики не могли ни разрешить ее, ни доказать ее нелепости, и она занимает еще и теперь многих ученых, которые производят постоянные опыты, чтоб добиться какого бы то ни было результата.

Сэр Гомфрей Деви сделал много для объяснения этого вопроса: его гальванические опыты, посредством коих он уменьшил число признанных всеми простых веществ, разложив многие из тех, которые до того времени почитались неразлагаемыми, – упрочили ему почетное место в числе наших физиков. Но господин Деви совершил только половину пути; Бранд и Фарадей доказали, что некоторые из веществ, которым он оставил наименование простых тел, были действительно тела сложные. Где предел, до которого будет продолжаться этот анализ? Достигнут ли когда-нибудь до разложения металлов? Этот вопрос должен быть разрешен вместе и химиками и алхимиками: ибо и те и другие согласны в томе, что если можно разлагать металлы, то можно будет также и снова составлять их и заставите их принять какой угодно вид.

Два главные класса ученых, занимающихся теперь этим вопросом, суть металлурги и те, которые в особенности изучают электрические явления. Алхимики соединяли силу электричества и обыкновенного огня и прилагали силы гальванические к плавке металлов. Напротив, ученые, изучающее электричество, ограничиваются только отыскиванием всех его свойств, а металлурги употребляют в своих операциях только обыкновенный огонь, между тем, как правила алхимиков могут быть проверены и учение их может быть признано ложным или неистинным только производством на самом деле тех опытов, которые они указывают. В таком только случае новейшие ученые были бы справедливы относительно алхимиков, ибо, если они говорят нам, что они достигли своей цели посредством того или другого способа, то единственное средство проверить их заключается в том, чтоб в точности следовать их практическим указаниям.

В истории химии, в течение последних пяти лет, особенно замечателен один факт. Он состоит в том, что электрики (если их можно назвать сим именем) подошли очень близко к тому превращению металлов, которое навлекло на алхимиков столько обвинений и насмешек. Крос, Фокс и некоторые другие посредством беспрерывных гальванических токов электричества, успели в короткое время совершить то, что природа совершает в продолжение многих веков. Так, например, они изменили форму и свойство металлов, произвели великолепные кристаллизации в минеральных веществах, которые, казалось, были неспособны к подобным превращениям. Но они никогда не прилагали электричества к плавке металлов с присоединением к нему тех химических деятелей, которыми пользуются обыкновенно алхимики и металлурги.